Pегиональная политическая культура

Если политические установки и ценностные системы какой-либо группы общества заметно отклоняются от «национального среднего», можно говорить о политической субкультуре. Региональной стратификации общества соответствует региональная политическая культура (РПК). Исследования, посвященные РПК, не открывают новую тему в политической науке. В последние годы эти сюжеты приобретают все большую популярность, и интерес к ним усиливается. Общая цель исследований РПК заключается в конструировании психо-социального профиля региона; РПК выступает как ключ к пониманию «души» региона и, таким образом, может быть использована как концепт для «просвещенного» краеведения.

Итак, внутри национальной ПК могут быть выделены региональные и даже локальные (местные) политические культуры, явно и ясно отличающиеся от национальной ПК. РПК есть функция самого существования региона, то есть можно констатировать, что само наличие региона обусловливает (обещает) и наличие на его территории особой РПК. Национальная ПК может либо «перекрывать» существующие РПК (как это имело место, скажем, в прусской Германии), так и выступать амальгамой различных РПК[1]. Необходимо отметить и то, что региональные ПК разного масштаба и национальная ПК сосуществуют, не отрицая друг друга. Скажем, при голосовании на выборах в баварский ландтаг и в Бундесрат избиратель будет голосовать исходя из различных, но не отрицающих друг друга ценностных ориентаций.

Как и национальная ПК, РПК подвержена изменениям, это не статичное состояние территории, но постоянный процесс. Более того, представляется, что скорость изменений/становлений РПК в целом выше, нежели национальной политической культуры, поскольку регион – это более открытая и мобильная система, нежели национальное государство.

Условиями существования РПК выступают регион как территориальная целостность и занимающая его территориальная общность людей (носители РПК). В качестве основных факторов, определяющих сущность той или иной РПК (что это за РПК), выступят развитое региональное самосознание, региональные интересы и ценности, общий исторический и политический опыт, этноконфессиональный состав населения региона, его социально-экономический профиль, региональные «агенты», формирующие политическую культуру, наконец, своеобразие природных условий и географического положения региона[2]. Понятно, что этот перечень носит самый общий характер; это факторы разного масштаба, в каждом конкретном случае они имеют различный «вес», влияние на формирование той или иной РПК.

Как уже было сказано, чем «ярче» регион, тем ярче и «выраженней» и его РПК. Сказанное в полной мере относится к странам Европейского Союза – Германии, Италии, Франции. Так, Германия является иллюстрацией того, насколько важны для современной картины РПК исторические условия объединения страны (в Германии: «история скорее разъединения, нежели объединения»). Следы выраженной фрагментации политического пространства (различные дворы – «гнезда» или ядра политической культуры) можно легко увидеть в современной Германии, несмотря на «выполаживание» межрегиональных различий (система «кооперативного» федерализма, принцип единообразия жизненных условий, превращение земель в «территориальные корпорации») в послевоенные годы[3].

Спецификой Италии является устойчивое сохранение двух региональных субкультур – Севера и Юга, основанных не только на различных, но во многом отрицающих друг друга ценностных системах[4]. Если Север всегда выступал как носитель новаций, передовых социально-экономических практик, опирался на ценности солидарной ответственности, кооперации и взаимопомощи, взлелеянные еще в средневековых «коммунальных республиках», то Юг – хранитель традиционных форм сознания и образа жизни, его опора - партикуляризм, персональные и клиентелистские связи и группировки. Примечательно, что в сохранении извечного итальянского дуализма исторические факторы давно отошли на второй план, на первый план вышли социально-экономические диспропорции, разрывы в уровнях дохода, уровне безработицы, проблемы миграции. Структурная политика Европейского Союза пока не способствуют кардинальному изменению ситуации, несмотря на то что «львиная доля» финансовых средств ЕС расходуется на Юге страны[5].

Наконец, во Франции, как справедливо отмечал Ф.Бродель в своей замечательной книге, единое государство не сгладило различий между регионами, но приспособилось к ним, стараясь использовать их при решении своих собственных задач[6]. Так что «у каждого француза есть своя малая родина, грешащая всеми недостатками, крайностями и жестокостями родины большой»[7]. То, что, скажем, Корсика или Эльзас во Франции имеют политические культуры со своими отличительными чертами, своей историей, своими отклонениями, является уже общим местом французской политологии[8].

В современной России процесс формирования региональных идентичностей и политических культур далек от завершения. В политико-географических исследованиях, посвященных нашей стране и постсоветскому пространству, понятие политических субкультур использует Л.В.Смирнягин, который выделил в пределах бывшего СССР три субкультуры: западную, азиатскую и русскую. В границах России западная культура представлена (но не доминирует) в Москве, Санкт-Петербурге, ряде других крупнейших городов; азиатская политическая культура существует в ряде национальных республик, на остальных территориях преобладает русская политическая культура с ее сакрализацией власти и политики, эсхатологизмом.

По мнению Д.Орешкина, наряду с преобладающей электоральной русской культурой (условно названной «европейской»), выделяется особая электоральная культура «России национальных образований» («азиатская»). Различия между ними определены, в частности, как различия между инновационным центром, вводящим европейские представления о свободных конкурентных выборах, и консервативной периферией, где эти импульсы искажаются и где сохраняются старые советские формы политической культуры. Помимо этого, Орешкин выделяет около 20 «управляемых» регионов с особой электоральной культурой, которые не подчиняются общим закономерностям.

Еще 15 лет назад на карте региональных идентичностей России существовали огромные лакуны, бреши: так, можно было четко различать Москву, Санкт-Петербург, несколько крупных центров, ряд национальных республик и некое «все остальное». В последние годы ситуация стремительно меняется. В качестве основной причины взрывного роста региональной идентичности в современной России Н.Петров выделяет реакцию на потерю советской идентичности в условиях, когда последняя не могла быть заменена русской этнической идентичностью. Вместе с тем, региональная идентичность строится не на пустом месте, поскольку и региональное самосознание и краеведение существовали и ранее – до тех пор, пока в конце 20-х – начале 30-х годов не стали подвергаться гонениям.

Основными чертами складывающихся региональных идентичностей в России являются:

1. Эффект административного гомункула (выражение Н.Петрова) – то есть роста региональной идентичности в рамках административных границ регионов.
2. Построение новой идентичности характеризуется высокой конкуренцией между регионами.
3. Эклектичный характер постсоветской идентичности, допускающий сочетание крайне различных элементов.

Эксперты провели сравнительную оценку выраженности или развитости региональной идентичности по каждому региону России. В результате на полюсе с наиболее высоким уровнем развития идентичности находятся 18 регионов – Москва и Санкт-Петербург, пять национальных республик с высокой долей титульного этноса и относительно мощными традициями государственности – Северная Осетия, Татарстан, Тыва, Чечня и Чувашия; все три казачьих северокавказских региона – Ростовская область, Краснодарский и Ставропольский края; несколько областей – «княжеские» Новгородская и Рязанская, пограничные Омская и Курская, «старорусские» Тульская и Костромская. На противоположном полюсе с низкой региональной идентичностью находились всего четыре региона: два бурятских округа в Читинской и Иркутской областях, относительно недавно созданная Липецкая область и «коммунальная республика» - Карачаево-Черкесия[9].