История памяти

История памяти – направление исследований в области социальной и культурной истории, предметом изучения которой является историческая память в самом широком смысле этого понятия.

Историческая память, по сути, является объединяющим для всех названных видов сохранения личной, общественной и культурной информации. С одной стороны, историческая память – это хранилище исторического опыта, с другой стороны, историческая память – это механизм восприятия, понимания и актуализации этого общества. Заметим, что историческая память не только актуализирована, но и избирательна - она нередко делает акценты на отдельные исторические события, игнорируя другие.

↑Понятие историческая память

Актуализация и избирательность обычно связаны со значимостью исторического знания и исторического опыта для современности, для происходящих в настоящее время событий и процессов и их возможной роли в будущем. В этой ситуации историческая память нередко персонифицируется, тем самым, через оценку деятельности конкретных исторических личностей формируются впечатления, суждения, мнения о том, что же представляет особую ценность для сознания и поведения человека в данный период времени.

«Ускорение истории. Нужно суметь в полной мере ощутить масштаб того, что стоит за этими словами помимо метафоры (все убыстряющееся соскальзывание в абсолютно мертвое прошлое, неизбежность восприятия любой данности как исчезнувшей) — нарушение равновесия, — пишет П. Нора. — Вырвано с корнем все то, что еще сохранялось из пережитого в тепле традиций, в мутациях обычаев, в повторениях пришедшего от предков, под влиянием глубинного исторического чувства. Доступ к осознанию себя под знаком того, что завершилось навсегда, окончание чего-то изначального. О памяти столько говорят только потому, что ее больше нет.

Интерес к местам памяти, где память кристаллизуется и находит свое убежище, связан именно с таким особым моментом нашей истории. Это поворотный пункт, когда осознание разрыва с прошлым сливается с ощущением разорванной памяти, но в этом разрыве сохраняется еще Достаточно памяти для того, чтобы могла быть поставлена проблема ее воплощения. Чувство непрерывности находит свое убежище в местах памяти. Многочисленные места памяти (lieux de mémoire) существуют потому, что больше нет памяти социальных групп.

Вспомним о невосполнимой потере, заключавшейся в исчезновении крестьянства, являвшегося по преимуществу коллективной памятью, популярность которого в качестве предмета истории совпала с апогеем индустриального подъема. Но даже этот факт, несмотря на его центральное значение для крушения нашей памяти,— лишь один из возможных примеров. Весь мир закружился в этом танце, вовлеченный в него хорошо известными феноменами глобализации, демократизации, социального нивелирования, медиатизации. На периферии независимость новых наций вторглась в историческое время обществ, уже разбуженных от своего антологического сна колониальным насилием. И этот же самый порыв вызвал внутреннюю деколонизацию, деколонизацию всех малых народов, групп, семей, всех тех, кто обладал сильным капиталом памяти и слабым капиталом истории; конец обществ-памятей, как и всех тех, кто осуществлял и гарантировал сохранение и передачу ценностей, конец церкви или школы, семьи или государства; конец идеологий-памятей, как и всего того, что осуществляло и гарантировало беспрепятственный переход от прошлого к будущему или отмечало в прошлом все то, что было необходимо взять из него для изготовления будущего, будь то реакция, прогресс или даже революция. Более того — сам способ исторического восприятия, благодаря средствам массовой информации, постепенно распался, подменив память, ограничивавшую свое наследие самым сокровенным, эфемерной фотографией актуальности.

↑Ускорение

Ускорение. То, перед чем нас грубо ставит этот свершившийся факт,— это дистанция, лежащая между истинной памятью — социальной и нетронутой, а именно, памятью так называемых примитивных, или архаических, обществ, которые служат ее моделью и владеют ее секретом, и историей, в которую превращают прошлое наши общества, обреченные на забытье потому, что они вовлечены в круговорот изменений. Дистанция между памятью целостной, диктаторской и неосознающей самое себя, спонтанной, все организующей и всемогущей, памятью без прошлого, которая вечно возвращает наследие, превращая прошлое предков в неразличимое время героев, в начало мира и мифа,— и нашей, которая есть только история, след и выбор. Дистанция, которая постоянно растет с тех самых пор, как люди познали право, власть и само стремление изменяться, и только увеличивается с начала Нового времени. Дистанция, достигшая сегодня своего крайнего, судорожного, предела.

Такое искоренение памяти под захватническим натиском истории имело следующие результаты: обрыв очень древней связи идентичности, конец того, что мы переживали как очевидное — тождество истории и памяти. В том, что во французском языке есть только одно слово для обозначения и пережитой истории, и интеллектуальной операции, делающей историю познаваемой (немцы это различают как Geschichte и Historie), несовершенство языка, столь часто отмечаемое, обнаруживает свою глубинную истинность: течение, влекущее нас, имеет ту же природу, что и то, которое нам его представляет. Если бы мы сами продолжали населять нашу память, нам было бы незачем посвящать ей особые места. Они бы не существовали, потому что не было бы памяти, унесенной историей. Каждый жест, вплоть до повседневной жизни, был бы переживаем как религиозное повторение того, что существовало всегда, при полной идентичности действия и смысла. Как только появляется след, дистанция, медиация — мы более не в истинной памяти, но в истории. Вспомним евреев, замкнутых в повседневной верности ритуалу традиции. Их превращение в «народ памяти» исключало озабоченность историей до тех пор, пока их открытие миру Нового времени не вызвало у них необходимости в историках.

↑Память, история

Память, история. Мы отдаем себе отчет в том, что всё противопоставляет друг другу эти понятия, далекие от того, чтобы быть синонимами. Память — это жизнь, носителями которой всегда выступают живые социальные группы, и в этом смысле она находится в процессе постоянной эволюции, она открыта диалектике запоминания и амнезии, не отдает себе отчета в своих последовательных деформациях, подвластна всем использованиям и манипуляциям, способна на длительные скрытые периоды и внезапные оживления. История — это всегда проблематичная и неполная реконструкция того, чего больше нет. Память — это всегда актуальный феномен, переживаемая связь с вечным настоящим. История же — это репрезентация прошлого. Память в силу своей чувственной и магической природы уживается только с теми деталями, которые ей удобны. Она питается туманными, многоплановыми, глобальными и текучими, частичными или символическими воспоминаниями, она чувствительна ко всем трансферам, отображениям, запретам или проекциям. История как интеллектуальная и светская операция взывает к анализу и критическому дискурсу. Память помещает воспоминание в священное, история его оттуда изгоняет, делая его прозаическим. Память порождается той социальной группой, которую она сплачивает, это возвращает нас к тому, что, по словам Хальбвакса, существует столько же памятей, сколько и социальных групп, к идее о том, что память по своей природе множественна и неделима, коллективна и индивидуальна. Напротив, история принадлежит всем и никому, что делает универсальность ее призванием. Память укоренена в конкретном, в пространстве, жесте, образе и объекте. История не прикреплена ни к чему, кроме временных протяженностей, эволюции и отношений вещей. Память — это абсолют, а история знает только относительное.»

↑Рекомендуемая литература:

1. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв., тт. 1–3. М., 1986–1992.
2. Блок М. Апология истории или ремесло историка
3. Володин А.Ю. Фабричная инспекция в России (1882-1904) // « Отечественная история» (2007. № 1. С. 23-40).
4. Зельдин Т., Дахина Е.М. Социальная история как история всеобъемлющая Альманах «THESIS», 1993, вып. 1, с. 154-162.
5. Зидер Р. Что такое социальная история? Разрывы и преемственность в освоении «социального» // Альманах «THESIS», 1993, вып. 1, с. 163-181.
6. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. 3-е изд. СПб.: Дм. Буланин, 2003. T. 1. LX+548 с.; T. 2. 583 с.
7. Репина Л.П. « Новая историческая наука» и социальная история. М.: УРСС, 2009.
8. Савельева И. М., Полетаев А. В. История и социальные науки. «Гуманитарные исследования» (ИГИТИ ГУ–ВШЭ). 2005. Вып. 4 (18). – 32 с.
9. Ситников Б.А. Грамматика цивилизаций М.: Весь мир, 2008. 552 с.
10. Социальная история. Ежегодник. (с 1997 г.)
11. Тилли Ч. Менская Т.Б. Принуждение, капитал и европейские государства. 990-1992 гг.
12. Тревельян Дж. М. Социальная история Англии М.: Издательство иностранной литературы, 1959. — 607 с.
13. Adas, Michael. "Social History and the Revolution in African and Asian Historiography," Journal of Social History 19 (1985): 335-378.
14. Anderson, Michael. Approaches to the History of the Western Family 1500-1914 (1995) 104pp excerpt and text search
15. Burke P. History and Social Theory