Зарегистрироваться

Нация

Категории Этнография | Под редакцией сообщества: История

Под понятием нация современные ученые понимают чаще всего жителей одного государства, объединенных общим гражданством, что является этатистским определением нации.

Понятие «нация» применительно к народам мира в отечественной этнографии не употреблялось очень  долго. Когда к середине XIX в. наша этнографическая наука осознала себя  отдельной отраслью знания, кроме пришедшего из европейской науки общего наименования объекта исследований  - « этнос», слова, переводившегося как собственно «народ», - принадлежность к  народу обозначалась не заимствованным словом «нация» или «национальность», а русским словом «народность», т.е. при помощи суффикса, определяющего отношение к чему-либо. Такое положение продолжало сохраняться до ХХ в., термин «нация» в этническом смысле в научной лексике не употреблялся. Если не углубляться в историографические изыскания, можно констатировать в целом отсутствие в отечественной этнографии употребления этого термина вплоть до советского этапа ее истории.

Вопрос о терминах «нация» и «этнос»

Возможно, что такое вольное или невольное игнорирование термина «нация» связано с тем обстоятельством, что задачи этнографии виделись в аспекте изучения народов архаических, европейские же народы объектом исследования этнографов не могли быть «по определению». А в публицистике той эпохи употребление термина «нация» связано было в первую очередь как раз с европейскими «просвещенными» народами. Известно, что и в период становления советской этнографии довольно долго, фактически – до 1940-х гг., объектом изучения этнографов продолжали считаться народы архаические, не достигшие индустриальной стадии. Но термин «нация» в это время по отношению к народам современности в мировом общественно-политическом дискурсе  употреблялся уже очень широко, в том числе нередко в качестве синонима этнической принадлежности. Поэтому, когда ко второй половине 40-х гг. отечественная этнография пришла все же к необходимости включения в орбиту своих исследований всех народов мира, независимо от уровня их стадиального развития, возникла потребность в упорядочении категориального аппарата, в том числе в соотнесении друг с другом понятий «этнос» и «нация». В результате термину «этнос» было оставлено значение общее, объединяющее все народы, независимо  от их величины и уровня развития, а вот конкретизация стадиальных отличий этносов в зависимости от уровней развития стала обозначаться особыми (для каждой стадии) «типами этнических общностей».

Так, в советской науке появилась знаменитая триада «племя – народность – нация», в которой эти «типы этнической общности» должны были соответствовать  формационной марксистской схеме: племя - тип этнической общности в первобытности, народность - в классовом рабовладельческом и феодальном обществах, а нация  - «высший тип этнической общности»  при капитализме и социализме. Следование этому терминологическому клише оказалось настолько стойким, что утверждение «нация –  высший тип этнической общности» нередко тиражируется до сих пор как не обсуждаемая аксиома и в научных публикациях, и в учебниках.

Работы В.А.Тишкова в конце 1980-х – в 90-х гг. стали одними из первых отечественных публикаций, заронивших сомнения в корректности (как научной, так и общественно-политической) употребления термина в этническом смысле. Действительно, что касается профессиональных задач этнологии, изучающей всю совокупность явлений, относящихся к истории и бытию народов мира, то употребление дефиниции «нация - высший тип этнической общности» не принесло в науку почти ничего, кроме большой путаницы и затруднений в объяснении множества конкретных ситуаций, ставящих обыденное сознание и научное познание в тупиковое положение. Во-первых, никто не смог предложить убедительных критериев, которые бы могли отличить нацию от не-нации. Критерий численности, которым предлагали пользоваться некоторые авторы, не выдерживал никакой критики (например, как предлагал И.П.Цамерян, менее 100 тыс. – народность, более – уже нация).[Цамерян, 1979] По этому параметру лакцы Дагестана, например, до 1979 г были народностью, а к 1989 г превратились в нацию. В действительности в образе жизни и быту этого этноса за указанные годы не произошло каких-то столь значимых  сущностных изменений. Или предложение Ю.В.Бромлея считать нацией народы, у которых большинство населения занято промышленным трудом и проживает в городе. По этому параметру выходило бы, что трехмиллионный молдавский этнос 80-х гг. ХХ в. не есть нация (большинство молдаван оставалось сельским), а те же лакцы, жившие уже по преимуществу в городах и городских поселках Дагестана – нация. Еще больше трудностей возникало с причислением к нации различных эмигрантских общин мира, оказавшихся  из-за переселения в отрыве от основного этнического массива, но продолжающих сохранять и четкое этническое самосознание, и пользоваться этнической культурой, как бытовой, так и профессиональной. Чтобы обойти это противоречие, Ю.В. Бромлей сформулировал свою известную и популярную в 1970-80-х гг. «бинарную теорию» этноса, согласно которой следовало подразделять этнические общности на общность в узком смысле (этникос, характеризуемый только в отношении культуры и языка), и этносоциальный организм (ЭСО), наделяемый широким спектром социально-экономических и политических связей, к каковому виду и должна была относиться нация как явление. Бинарный подход оставлял много логических неувязок. Например, если русские иммигранты в Канаде или Австралии сохраняли четкие этнические признаки (и прежде всего самосознание), они могли тем самым относиться к русскому этносу только «в узком смысле». Но если нация – высший тип этнической общности (а такой общностью были, по теории, русские в СССР и России), получалось, что русские в Канаде и Австралии или относятся к какому-то иному типу этноса, или к этнической общности русских принадлежать не должны.

Критика понятия нация со стороны В.А.Тишкова предпринималась в целом в русле конструктивистских построений, одним из пионеров которых в европейской науке был Э. Геллнер с его известным тезисом о том, что не нации создают национализм, а национализм создает нации. В этом постулате содержится, без сомнения, значительная доля истины. В самом деле, понятие нации в этническом аспекте невозможно без определенной идеологической концепции и ее внедрения в массы при помощи соответствующего идеологического аппарата. И для большинства национальных движений современного мира лозунг нации и ее права на самоопределение, бесспорно, является инструментом для достижения некими политическими силами необходимых результатов. Поэтому этнизация понятия нация есть непременная принадлежность политической борьбы и политического процесса и по этой причине есть понятие, подверженное конструированию. Следует подчеркнуть, что здесь главным обстоятельством в определении национализма как «создателя» нации является как раз идеологическая этнизация содержания понятия нация. И совершенно прав В.А. Тишков, когда говорит о том, что этот термин было бы полезнее вообще изъять из политического лексикона.

По сути, изъятие из политического дискурса деления народов мира на нации и не-нации в самом деле было бы полезно и могло бы способствовать снижению политической напряженности в сфере национально-этнических противоречий и конфликтов, которых в мире, к сожалению, немало. Во всяком случае, почва для апеллирования к праву наций на самоопределение была бы существенно сужена. Автор при этом отнюдь не является противником самоопределения наций. Но, для того, чтобы применять это самое право на самоопределение, неплохо сначала разобраться в том, что за явление стоит под этим запутанным понятием «нация». Поэтому, полностью разделяя предложения В.А.Тишкова об устранении возможностей манипулирования термином в политической практике, в особенности же с учетом очевидных тенденций этнизировать термин «нация» в спекулятивных политических целях, я склоняюсь к мысли о насущной необходимости в научном дискурсе все-таки определить, что это за явление, в чем его сущность и каковы параметры его бытования (если они вообще имеют место не только в качестве объекта конструирования в идеологии, но в реалиях современного мира). Как справедливо высказался по этому поводу И.Ю. Заринов, «говоря о постэтнической парадигме нации и национализма, этнологам не следовало бы полностью отгораживаться от общественного явления, так или иначе связанного с этнической проблематикой». [Заринов, 2002, 19]

Если отвлечься при этом от получившего широчайшее распространение в европейских языках употребления слова «нация» в качестве простого синонима этнической принадлежности людей в бытовой лексике и обратиться к семантическому его значению в научных работах, то следовало бы, прежде всего, сказать о том, что последней задаче посвящена огромная литература. Поэтому нет необходимости снова перечислять истоки и специфику употребления слова «нация» как в источниках, так и разными учеными. Достаточно отослать читателя к фундаментальной работе А. Козинга. [Козинг, 1978] Однако, если суммировать данные о начальном этапе широкого бытования термина, можно заметить, что практически почти все авторы делали упор в его употреблении на некое организующее начало. Именно такой смысл просматривается в полемике между Ж. де Местром и аббатом Сиейесом (а ведь многие мысли последнего заложили основания идеологии эпохи модерна). По Сиейесу, нация – это сообщество людей, подчиняющееся в первую очередь общим для всех них законам.  [ См. Козинг, 1978, 39 ] Уже здесь заложено то понимание нации не как этнической общности, но как согражданства, ставшее ныне общеупотребимым в англо-французской политической и научной практике. Французская нация – это не французский этнос, но граждане Франции любых национальностей, жизнь которых регулируется общими законами.

 

Расширение употребления термина «нация»

Необходимо отметить, что широкое употребление термина «нация» далеко не случайно совпало с началом эпохи модерна, или, другими словами, эпохи развития европейского капитализма, индустриализации и модернизации экономики. Здесь не просто совпадение по времени, но именно та сущностная грань, отделяющая смысл феномена нации от феномена до-индустриального этноса. Одно из наиболее ясных и точных объяснений отличия феномена нации от этноса было дано испанским философом Х. Ортегой-и-Гассетом в работе не строго научного, но скорее публицистического характера. Оно заслуживает того, чтобы быть процитированным здесь полностью. «Единство нации прежде всего подразумевает налаживание тесной взаимосвязи между этническими и политическими группами. Но этого мало. По мере развития государства, усложнения государственных потребностей растет дифференциация социальных функций и, стало быть, соответствующих органов. Внутри единого целого возникает ряд миров, где царит своя, неповторимая атмосфера, то есть имеются свои нормы, интересы, обычаи, идеи и настроения. Это миры военных, политиков, промышленников, ученых и творцов, рабочих и т.д. Словом, процесс объединения, в результате которого образовалось единое крупное государство, уравновешивается разделением общества на классы, слои, профессиональные группы.

Все этнические сообщества, прежде чем войти в государство, существовали отдельно. Каждое из них было самостоятельной единицей. Наоборот, классы и профессиональные группы изначально представляли собой части целого. Первые так или иначе могут вернуться к независимости. Вторые никогда не жили и не смогут жить сами по себе. Вся их суть в том, чтобы быть частями целого, элементами структуры, в которую жестко вписано их существование. Так делец нуждается в поставщиках сырья, в покупателях, в администрации, которая наводит порядок на дорогах, в военных, призванных этот порядок защищать. В свою очередь, мир военных или «защитников» (…) нуждается в предпринимателе, крестьянине, технике.

Нация живет нормальной жизнью, когда каждая из групп понимает, что она – только часть общества.» [Ортега-и-Гассет . 1994, 47-48]

Если переводить некоторые из высказанных Ортегой-и-Гассетом мыслей на современный научный язык, надо прежде всего пояснить, что имел в виду автор, говоря о том, что этнические общности до вхождения в нацию представляли собой самостоятельные единицы. Речь идет о том, что основой бытия до-индустриальных этносов была особая для каждого из них система адаптации в среде обитания, вместе со способами передачи этих навыков адаптации от поколения к поколению составлявшая определенную автономную систему и обеспечивавшая более или менее устойчивое существование во времени и пространстве. Вхождение же этносов в новую экономическую структуру, построенную уже на основе дифференцированной деятельности и обмена ее результатами, делало невозможным существование элементов такой структуры без всех ее остальных компонентов. Если представитель этноса, усвоив свойственную его народу систему адаптации в определенном смысле (конечно, более гипотетически) мог существовать автономно от всего этнического сообщества, воспроизводя общие навыки адаптации, то представитель любой профессиональной составляющей национального сообщества не может обходиться без профессионалов в очень многих других сферах деятельности. А этническая принадлежность этих представителей профессиональных «цехов» становится для него не столь уж важной. При наличии или выработке общепонятного языка общения такая национальная структура вполне способна нормально функционировать.

Да, в процессе создания структуры дифференцированной деятельности и обмена ее результатами на первом, начальном, этапе ее становления, конечно, этнический фактор (общепонятный язык и культурная близость, прежде всего) имеет огромное значение. Но уже по мере развития экономических связей в целостные национальные системы начинают включаться и иноэтничные компоненты, особенно в странах со сложным этническим составом. Вот почему общность национальная, строго говоря, может не совпадать с общностью этнической: представители этнической общности, сохраняя разные, как до-индустриальные, так и индустриальные, способы жизнеобеспечения, вполне могут иметь одно этническое самосознание, и относиться при этом к одному этносу. Напротив, национальная общность крупных полиэтничных государств (какими были и остаются, в частности, Россия и Испания), напротив, может включать даже не весь самый крупный из нациеобразующих этносов, но только его значительную часть, и обычно включает в себя адаптированные в национальную структуру другие этносы государства или их значительные части. Из сказанного можно сделать такой принципиально важный для этнологии вывод: нация вообще не есть тип этнической общности, но она, несомненно, представляет собой как явление новый, характерный для эпохи модерна, тип этнической связи. Этот новый тип связи становится важнейшим обстоятельством бытия народов мира в индустриальном обществе и реализуется через создание культурных институтов профессионального уровня и систему подготовки людей к дифференцированной профессиональной деятельности. Вот почему так часто имевшая место в индустриальном мире (и , вероятно, еще чаще наблюдаемая в постиндустриальном) этнизация тезиса о самоопределении наций в большинстве случаев не имеет под собой оснований, которые могли бы реально улучшить условия существования тех или иных этнических групп, входящих в полиэтничные национально-воспроизводственные структуры. В реальной действительности подобные настроения чаще всего подогреваются какими-то политическими группировками, преследующими узко эгоистические интересы.

В отечественной литературе уже высказывались критические замечания в адрес определения «нация – высший тип этнической общности». В частности, И.Ю. Заринов в работе, посвященной понятийно-терминологическому аппарату нашей этнологии, справедливо поставил под сомнение тезис о том, что типами этнической общности могут являться племя и нация. По его мнению, племя есть еще «недозревший» этнос, прото-этническая субстанция, а нация – это, скорее, постэтническая стадия, или суперэтнос. Его собственное предложение сводится к тому, что этнос сам по себе – особый тип этнической общности в типологическом ряду «суперэтнос, этнос, субэтнос, этнографическая группа». [Заринов, 2002,12 – 15]. С таким мнением согласиться сложно потому, что здесь предлагается считать типами этнической общности, в сущности, разные стадии сложных и многогранных процессов этнообразования и этнической динамики человечества. Однако качественного онтологического свойства этнических явлений такая категоризация не выявляет. А качественный параметр, отделяющий до-индустриальный этнос от нации, как раз связан, в первую очередь, с изменением способа адаптации в среде, характерного для до-индустриальной стадии, на новый, индустриальный способ адаптации, или принципиально иной тип этнических и межэтнических связей.

В таких крупных полиэтничных государствах, как Российская империя и СССР, возможны были, при определенных тенденциях формирования общегосударственных национально-воспроизводственных структур, также и реальные признаки становления национальных сообществ на базе крупных современных этносов. Основаниями таких процессов были особенности встраивания национальных рынков в общегосударственные связи и сопровождавшая эти тенденции профессионализация национальных культур. Но это – особая и достаточно сложная тема, которая выходит за рамки задач статьи.

 

Процесс глобализации

Значительный интерес для современной этнологии представляет проблематика, связанная с современными процессами глобализации в мире, в которых факторы и национального (в аспекте особых локально-государственных структур воспроизводства), и этнического характера, несомненно, играют свою определенную, и немалую, роль. С процессами глобализации, охватывающими практически все аспекты бытия современного человечества, стали кардинально и стремительно меняться все условия воспроизводства народов мира. Речь не идет, конечно, об исчезновении этнических, культурных и расовых различий, характеризующих народы ойкумены. Но речь идет о появлении принципиально новых явлений, непосредственно затрагивающих функционирование действовавших до сих пор способов адаптации человечества в среде обитания.

Таким качественно новым явлением в развитии способов адаптации человека в среде обитания стало рождение эргатического (от лат ergatus – действующий) триединства « человек – социум – техника», в функционировании которого становится возможным удовлетворение всех основных жизненных потребностей индивида. В данном триединстве, по мнению специалистов (экономистов, футурологов и др.) самым хрупким и неустойчивым компонентом выступает как раз социум. Это неудивительно, ибо социум здесь представлен множеством различных институций и организаций узкоцелевого назначения. Такие организации сейчас, как правило, не имеют строго ограниченных ни по принадлежности их участников, ни, тем более, по составу контингента, на который рассчитана их деятельность, этнических «привязок». Они могут в этом отношении или совпадать, или не совпадать с этническими характеристиками, но очевидно, что во множестве случаев совпадение, если оно есть, скорее случайно. Совершенно очевидно, что, как бы то ни было, этнический состав специалистов организации не является «базовой» характеристикой  для эффективности ее деятельности (хотя часто должен включать специфические, в т.ч. этнокультурные, запросы потребителей услуг организации).

В работах, посвященных становлению и функционированию современной цивилизации в условиях глобализации мира, сделалось уже «общим местом» положение об утрате национальными государствами многих из прежних непреложных функций, связанных с их национальным суверенитетом. Это касается в первую очередь сфер экономики и политики, но не только. Серьезные исследователи процесса глобализации справедливо пишут о влияниях в сфере культуры, «которые влекут за собой изменения в культурной идентичности и системе ценностей нации», и влияниях, «которые трансформируют контекст и процессы формирования национальной культуры». [ Хелд Д. и др. 2004, 387]. Последнее замечание представляется особенно важным, имеющим в перспективе пока не вполне ясное, но, несомненно, огромное значение для перспективы не только функционирования национальных (этнических) культур, но и для воспроизводства этносов как явления в целом. Намечающиеся глобальные тенденции в развитии человечества делают достаточно очевидным то, что прежняя «национальная» система воспроизводства, в которую были встроены  народы  и в которой осуществлялось воспроизводство большинства этносов индустриального мира, начинает серьезно трансформироваться. Нация как явление  прежнего, индустриального, этапа, похоже, уже постепенно сходит с исторической арены. Какая в связи с этим судьба ждет народы мира, какие новые механизмы их воспроизводства придут на смену прежним, какой оттенок станут приобретать собственно этновоспроизводственные функции – весь этот набор животрепещущих вопросов остается пока открытым. Но одна из актуальных концептуальных задач современной этнологической науки как раз и состоит в том, чтобы адекватно оценить и проанализировать место таких явлений, как этнос и нация, в историческом контексте и в историко- культурной динамике человечества, и, в прикладном аспекте, способствовать относительно благоприятному развитию адаптационных возможностей этносов мира в этой сложной постиндустриальной структуре социально-воспроизводственных взаимодействий.

Рекомендуемая литература

Заринов И.Ю. Социум – этнос – этничность –нация – национализм //  Этнографическое обозрение. 2002. №1

Козинг А. Нация в истории и современности. М. 1978

Ортега-и-Гассет Х. Бесхребетная Испания // Ортега-и-Гасcет Х. Этюды об Испании. Киев. 1994.

Тишков В.А. Забыть о нации (постнационалистическое понимание национализма) // Этнографическое обозрение, 1998, №5; он же Реквием по этносу. М. 2003

Хелд Д., Голбдблатт Д., Макгрю Э., Перратон Д. Глобальные трансформации. Политика, экономика и культура. М. 2004

Цамерян И.П. Нации и национальные отношения в развитом социалистическом обществе. М. 1979

Эта статья еще не написана, но вы можете сделать это.