Эстетика

Эстетика (от греч. Αίσυητικος, или лат. Esthesis – чувство, чувственное восприятие объектов) – наука о разнообразных формах чувственного опыта, возникающего преимущественно под влиянием красоты и искусства.

Как специальная наука о чувственности эстетика возникла довольно поздно, в XVIII веке. Своим возникновением она обязана А.Баумгартену – ученику Х.Вольфа, известного систематизатора научного, и в частности, философского знания. Европейская философия XVIII века рассматривала чувственность как низшую, поверхностную, «смутную» форму познания по сравнению с высшей рациональной формой. Поэтому Баумгартену, отстаивавшему новую науку, пришлось отражать натиск своих оппонентов сразу с двух сторон: философии и искусства. Философские контраргументы сводились к тому, что такие предметы как ощущения, а тем более страсти недостойны внимания философа и к тому же смутность чувства – «мать ошибок» в процессе познания. Со стороны теории искусства ему пытались доказать, что создаваемая наука ничем не отличается от существовавших с самого начала поэтики и риторики. Споря с оппонентами, Баумгартен сооружал здание новой науки, уточняя и корректируя отдельные ее части. Философам он отвечал, что «не смутность сама по себе одобряется, а исправляется познание…нужно господство над низшими способностями, но не тирания над ними»[1]. Теоретикам искусства он резонно замечал, что поэтика и риторика не охватывают всего искусства, а поэтому нужна эстетика не только как общая теория красоты, но и как общая теория искусства.

Вполне романтически основной целью эстетики Баумгартен называл поиск совершенства чувственного познания, хотя романтики в лице, например, Шеллинга считали близость эстетики к познанию не достоинством, а, скорее, недостатком, определенной узостью ее предмета. Им больше импонировал тезис Канта о бескорыстии и незаинтерессованности суждения эстетического вкуса о прекрасном. Со всеми плюсами и минусами структура «Эстетики» у Баумгартена выглядела для XVIII века вполне приемлемо: «Наша эстетика как и ее старшая сестра логика, разделяется, во-первых, на теоретическую, учащую, общую, дающую указания: 1. о вещах и о предметах мысли, эвристика, 2. о ясном порядке, методология, 3. о знаках прекрасно мыслимых и прекрасно располагаемых предметов, семиотика, и, во-вторых, на практическую, прикладную, специальную»[2]. Хотя дальнейший эстетический и художественный опыт внесли существенные коррективы в теорию Баумгартена, некоторые её положения можно считать актуальными и поныне.

Можно определять эстетику более традиционно: как науку о красоте или о прекрасном. Это будет самое популярное, но и наиболее загадочное определение данной науки. Его кажущаяся простота и ясность оборачиваются множеством противоречий и принципиальных трудностей, стоит только попытаться реализовать такое определение в реальном эстетическом опыте. Одним из первых указал на это Платон в известном диалоге «Гиппий больший». Прекрасное разнообразно и многолико. Участники диалога, Сократ и Гиппий, доказывают это, называя по очереди прекрасную девушку, искусную лиру, совершенную кобылицу и профессионально изготовленный горшок для приготовления пищи. Каждый из них прекрасен, но в своем роде. Это исключает возможность выведения отсюда общего понятия красоты, необходимого для определения эстетики. Не сдающийся Гиппий предлагает Сократу другой путь в поиске ответа на вопрос «Что такое красота?», а значит и «Что такое эстетика?». Он предлагает в качестве основного признака красоты золото, полагая, что все сделанное из золота сразу становится прекрасным. Контраргументы Сократа точны, остроумны и предельно конкретны. Будь это так, отвечает он Гиппию, «Афина Паллада», знаменитая скульптура Фидия, стоявшая в то время в Парфеноне, была бы сделана из одного только золота. Однако Фидий, хорошо знающий цену золоту, использовал так же дерево, слоновую кость, другие материалы в создании знаменитого образа. Любопытен еще один аргумент Сократа против золота как универсального материала. Убежденный сторонник функциональной эстетики Сократ доказывает софисту Гиппию, что разливная ложка для горячей пищи, сделанная из смоковницы, полезнее (не жжет руки) такой же ложки, изготовленной из золота. Помимо остроумия в этом примере не трудно увидеть будущие дизайнерские разработки XIX – ХХ вв., когда красота и польза еще теснее соединятся в технологиях машинного производства. «Прекрасное трудно», - такими были завершающие слова Сократа на данную тему.

Переходя от красоты к совершенству мы получаем еще одну дефиницию эстетики, источником которой так же была древняя Греция. Определяя эстетику как науку о совершенном в своем роде, т.е. в роде отдельных предметов, или видов деятельности, признаком эстетичности в этом случае наделяются любые признанные ценности высшего порядка и даже сама красота, если поставить задачу ее качественного измерения. Аристотель в «Метафизике» называет четыре вида совершенной деятельности: флейтиста, врачевателя, вора и доносчика, отвлекаясь от этической стороны данных видов деятельности и сосредоточившись исключительно на мастерстве исполнения. В дальнейшем такое понимание эстетического сыграет свою положительную роль в защите художника от различных видов идеологического прессинга.

Наряду с названными дефинициями эстетики со стороны красоты и со стороны рафинированных форм чувственности, в последнее время эстетику все чаще стали называть философией искусства. Это связано в первую очередь с той беспрецедентной ролью, которую сыграло в истории мировой культуры искусство двадцатого века[3]. Искусство этого периода по-своему попыталось решить целый ряд сугубо философских проблем. Так, например, широко обсуждаемая в философии ХХ века проблема различных типов рациональности приобрела в искусстве свое, во многом неожиданное звучание: возникло уже упомянутое концептуальное искусство, ослабившее художественность, но за счет этого усилившее связь искусства и реальности. Эстетическая теория интертекста смогла успешно конкурировать с более традиционными герменевтикой и теорией документа. Еще более значительное явление интерактивности, представленное в современной культуре как в традиционном «ручном», так и в электронном вариантах внесло свои коррективы в жанрово-видовое своеобразие искусства. Радикально изменилось понимание художественного стиля и направления, роли и места автора по отношению к произведению искусства. Возникло новое понимание виртуального и симулятивного, а так же объекта и материала в творческом процессе. Осмыслить все эти реалии современного искусства нельзя, иначе как определяя эстетику в качестве философии искусства. Философски емкое  искусство ХХ века представлено здесь эстетикой раннего и позднего модернизма, подготовивших почву для еще более неожиданных открытий в области культуры и искусства ХХI века.

Остается сказать, что не только эстетики и искусствоведы обращались к дефинициям в сфере искусства. Сами художники, обычно далекие от теоретизирования, нередко находили определения своему ремеслу столь удачные, что они так же обогатили теорию искусства. В определениях французского поэта-сюрреалиста Р.Шара «Поэт – хранитель бесчисленных ликов живого» и русского поэта Б.Пастернака «Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести – и больше ничего», казалось бы, ничего не говорится о ремесле. Но мы понимаем, что искусство для них – это высшая ценность; с  ним связана разгадка смысла жизни на земле. В этом же ряду стоит определение композитора А.Эшпая: «Искусство отличается от факта на величину души художника». Остроумное определение живописи на грани эстетики и эротики дал С.Дали: «Живопись – это любимый образ, который входит в тебя через глаза и вытекает с кончика кисти – и то же самое любовь!» Не удивительно, что художники, поэты, композиторы способны увидеть в искусстве то, что обычно ускользает от внимания ученых, озабоченных созданием глобальных эстетических теорий. Впрочем, с учеными мог бы поспорить «на их поле» по поводу бескорыстия эстетического В.Набоков. Эстетическое наслаждение, он понимал как «особое состояние, при котором чувствуешь себя – как-то, где-то, чем-то – связанным с другими формами бытия, где искусство (т.е. любознательность, нежность, доброта, стройность, восторг) есть норма».

Иногда и ученым удается приблизиться к художникам в тонкостях размышлений об искусстве. В полной мере это удалось, на наш взгляд, Ж.Батаю, заметившему, что «искусство есть область объекта, который хотел бы стать субъектом, но не может стать таковым, не желая отказываться от великолепия объекта».