Вячеслав Яковлевич ШИШКОВ

НАСТЮХА

Рассказ

Приказано было в нашей деревне Крайней женотдел образовать. Ну ясно, оборудовали. Председательша - Фекла Пахомова - чернущая, как цыганка с табора. И страсть какая злобная - перцем не корми. То есть так взъерошила баб против мужиков, не надо лучше: поедом стали бабы мужнишек есть: <Ах вы, пьяницы! Ах вы, окаянные! Да мы вас, да вы нас...> Даже ежели, скажем, желательно допустить над собственной женой что-нибудь особенное, ну, вот это самое, дак и то она - пошел, говорит, к черту, думаешь, говорит, легко в тягостях-то нашей сестре ходить... А чуть вразумлять начнешь, она норовит ухватом по морде смазать, да с ревом в женотдел: <Караул, караул, убил!> А какое, к свиньям, убил, ежели сам стоишь у рукомойника, нос замываешь, а из носу невинная, конечно, кровь...

Других мужиков председательша Фекла Пахомова, чтоб ей в неглыбком месте утонуть, в суд потянула, - дескать - увечат жен. И что ж? Разве наши суды - суды? Жены пришли на суд краснорожие, у мужьев под глазами фонари понатырканы, даже один хромает. И, невзирая на подобные приметы, мужиков присудили к штрафу да к отсидке.

- Разобьют рыло, а скажут, так и было, - ругали женщин мужики.

Один прибег домой - лица нет, аж зубами скрипит, а бабу колошматить воспрещено. Дак он что... Он от горькой злобы собственную собаку удавил, сгреб за шиворот и сразу в петлю:

- На, - говорит, - тебе, сучья тварь, на! Повиси заместь моей стерьвы - Машки... У-ух! - и заплакал. Сидит в хлеве, на навозе, сморкается на все стороны, плачет. Мужики очень смирные у нас, а бабы - бой.

Этот ужасный террор проистекал до осени. Феклу Пахомову вытребовали в город служить, то есть к повышению. Она бобылка грамотная, собралась, уехала. Бабья часть провожала ее с воем.

Мужики сказали на сходе:

- Ну, длиннохвостые, кончилась вам масленица. Кого хотите в председательши? Становь кандидатуру, черт вас ешь!

Та не хочет, эта не желает, третья - боится. Так никого и не избрали. А из волости приказ - избрать. Судили мы, рядили, дай, думаем, изберем в председательши мужчину.

Сельсовет, мельник наш, сказал:

- Что же, братцы, деревня наша Крайняя, на самом краю, дальше болото на сто верст, к нам никто дорого не возьмет и заглянуть-то из порядочных. Давайте, братцы, изберем Настасея. Имя у него вроде бабье, а фамиль - сам поп не разберет - Сковорода. Баба тоже может сковородой быть за всяко просто.

Тогда начал говорить сам Настасей:

- Я ничего, братцы, согласен, как говорится. И имя... тово... действительно, чтобы... Даже маленького меня и звали-то <Настюхой>. Только, братцы, как бы какого худа не было... Кроме всего прочего, конечно, да.

- Хы! Худа. Эка штука гумагу раз в месяц подмахнуть. Пиши фамиль само неразборчиво, чтоб гаже нет.

- Да мне разборчиво-то и не... А только... этого, как его... чтобы... Сумленье у меня, да. Вдруг нагрянут. А человек я робкий. Я такой человек, урони возле меня, скажем, ложку, я так и подскочу до потолка. Человек я припадочный.

- А ты не скачи... Ты что, блоха, что ли?.. Соглашайся знай. А мы тебе... Ребята, соберем Настасею пудишек пяток муки в честь уважения. И четвертуху самогону первый сорт. Идет?

Стал с тех пор Настасей Сковорода председательшей женотдела.

И стало мужикам вольготно, бабам худо.

А тут... Ну, так даже и не выдумать. Вдруг - фють! - здравствуйте прикатил мимоездом какой-то заведующий член из города, и прямо к председателю сельсовета, мельнику Вавиле Четвергову. То да се, опросы да расспросы, ну как, дескать, дела, почему нет избы-читальни, почему нет комсомола, работает ли женотдел?

- Сделайте милость, ваша честь, чайку испить, - краской залился Вавила. - Женотдел у нас справный. Председательшей женщину мы избрали, Настасья Сковорода фамиль. Бабочка толковая. Ведет линию парцинально, согласуемо...

- Нельзя ли с ней переговорить?

- Даже невозможно! Они, кажись, больные, - похолодел Вавила. - Они, кажись, ребенка родили. Быдто мертвенький... царство ему небесное.

- Тогда я навещу. Где она?

У Вавилы сразу осел живот, и тугой поясок ослаб.

- Что вы, товарищ, господин, как вас... с непривыку... Она в отдаленности живет, на хуторе, в лесочке... Быдто, сказывают, волки бешеные там рыщут, волчица да волк, пара. Согласуемо... Спаси господь...

Приезжий прищурился по-хитрому из-под очков в лицо Вавилы.

- А все-таки мне надо с ней переговорить.

- Тогда вот какое дело, товарищ хороший, как вас... с непривыку... имя-отчество. Вы после чайку прилягте отдохнуть. Столько верст проехамши, болотина да буераки. А вечерком я доставлю ее вам, на сон грядущий. Ведь вы заночуете? А куда же ваш путь принадлежит? Ах, в Павловское? Очень даже приятно нам, Павловское селенье подходящее. Народ - чистяк. Ах, какое село веселое... - повеселел наш пузан Вавила.

- Будь по-вашему, - сказал гость. - Только ко мне не пускайте пока никого: заниматься надо.

- Будьте вполне благонадежны, - вскричал Вавила. - То есть ни одна тварь не побеспокоит вашу честь.

- Карауль начальника, - сказал Вавила своей жене, а сам по деревне марш. Обежал все избы - хоть бы одна баба согласилась на полчасика председательшей побыть. Ах, ерш те в бок. Вот так штука...

Вавила к Настасею Сковороде и сразу заорал:

- Чтоб те сдохнуть, дурак паршивый! Пропадаем мы все. Член приехал! Требует! Ах, ах... Приделился, дьявол бородатый, в бабью должность, вот теперича иди!

- Ой, убегу я... В лес уеду, - взмолил, замотался Настасей.

- Убегу... Дура! Он книги требует. Он баб скличет. Хуже будет!

Настасей хлюпнулся на лавку и по-сумасшедшему выпучил глаза.

- Стриги рыжую бороду свою проворней, черт тя, собаку, ешь! - крикнул мельник. - Бритва имеется? Ужо я писаря позову, он обкатает.

Через час Настасея перевернули на Настасью.

- Повойник мой на башку-то надень! - злобилась его баба. - А поверх-то... Ужо-ко я шаль повяжу. - И не знала баба, хохотать иль плакать, - баба хохотала.

- Форменно. Сойдет, - окончательно развеселился мельник. - Член, кажись, подслеповат. А голосишка у тебя, слава богу, бабий... Сойдет. Эх, жаль, член самогон не впотребляет. Слышь-ка, тетка Дарья!.. Напхай ему кудели вот в этом месте... Так... Убавь! Прибавь! Так, в плепорцию. Вот мужика и в красотку перевернули, хе-хе... Даже замуж можешь в этом сарафане выходить за какого ни то расстригу. Идем проворней. Не подгадь. Личность веселей держи, с игрой!

Председательша Настасья по записной книге давала объяснения проезжему гостю. Заикалась, голосишко дрожал, вилял, руки тряслись. И смех и грех, вот те Христос.

- Да вы, гражданка, не волнуйтесь. Говорите спокойно. У вас, кажется, все в порядке, - сказал член и глазами заморгал.

- В порядке, ваша милость, как вас... - сиял мельник именинником. Бабочка она хорошая, толковая. Линию ведет, парцинально, согласуемо.

- Говорят, у вас несчастные роды были?

- Никак нет, - тонким голосом ответила Настасья и шаль натянула на глаза. - У нас... как его... все рожают, конечно, правильно, счастливо, да.

- Нет, нет. У вас лично, - поправил гость.

- Это, извините, я спутал, - выставил наш мельник бороду. - Та даже совсем другая женщина. Та действительно, черт ее знает, взяла да и... тово...

А гость - ну прямо как на грех - открыл на улицу окно, крикнул:

- Эй, тетушки! Шагайте обе в избу на пару слов.

Настасье показалось тут, будто юбка сама собой полезла вниз, будто из-под шали снова выставилась бородища. В избу вошли тем временем две тетки под хмельком - после баньки хлопнули.

- Ну как, тетушки, - спросил гость и очками поблестел. Председательшей женотдела довольны?

Настасья охнула от ужаса, сгреблась за край стола. Мельник боком-боком к теткам:

- Выручай, молодайки, - шепнул им и даже толстую маленечко по заду приласкал.

- Председательша наша дюже хорошая, - перемигнулись тетки, - усатая, бородатая, женатая... Хи-хи-хи... А, чтоб вас... Камедь!..

Побелела Настасья, рученьками всплеснула, зашаталась.

Мельник крикнул:

- Пошли вон!.. Пьяные ваши рожи!.. Они - полудурки, товарищ дорогой, тово... с максимцем... Вон!!

У теток враз раздулись ноздри, а спина дугой, как у кошек перед собакой.

- Ах ты брюхан! - заорали обе вдруг. - Нам - тьфу, что ты сельсовет! А пошто же ты лишних по две копейки за помол берешь? Это порядки? Тьфу! Слушай, товарищ городской, мы тебе всю правду истинную... Он, нечистик, с чертом знается... Вот он какой сельсовет... Тьфу! Он, паскуда, нам в женотдел мужика рыжебородого всучил. Дуняха! Веди-ка сюда Настасея Сковороду...

- Как? - ополоумел гость. - Вот ваша председательша.

- Тьфу! - плюнули обе тетки. - Наш Настасей бородатый... Это он, брюхан, полюбовницу свою привел... У него их...

Настасья вскрикнула, хлопнулась врастяжку, захрипела.

- Обморок... Воды! - засуетился гость. - Кофту расстегните. Смочите грудь.

Тетки - к неизвестной бабе. Живо кофточку долой, вот так фунт замест того-сего - ха-ха - куделя!

- Боже милосердный! - в страхе перекрестился мельник и попятился. Кто же это? А?!

Тетки в хохот, в визг, понять не могут. Лежавшая вверх носом председательша шевельнула правой ручкой и чихнула.

А мельник плаксиво на колени перед гостем пал.

- Ваше скородие, как вас, с непривыку... Голубчик! Не губи... Действительно - мужик это... Только очень бритый... Враг попутал... То есть ах, боже... с перепугу все, согласуемо. Просто неисповедимо как... Ах, ах, ущерб какой... Вставай, рыжий черт!! - сдернул мельник шаль с плешивой головы Настасея. - Ишь развалился, быдто дохлый гусь... Кланяйся!.. Проси прощенья!..

Гость - брови вверх - протирал вспотевшие очки и взмыкивал, потом стал неудержимо хохотать. Настасей помаленьку приходил, слава богу, в чувство.

Через десять дней, приказом города, были перевыборы в сельсовет и женотдел.

1926