А.С. Пушкин
Полное собрание сочинений с критикой
ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ
(ИЗ ВИЛЬСОНОВОЙ ТРАГЕДИИ: THE CITY ОF THE PLAGUE. )
УЛИЦА. НАКРЫТЫЙ СТОЛ. НЕСКОЛЬКО ПИРУЮЩИХ МУЖЧИН И ЖЕНЩИН.
Молодой человек.
Почтенный председатель! я напомню О человеке, очень нам знакомом, О том, чьи шутки, повести смешные, Ответы острые и замечанья, Столь едкие в их важности забавной, Застольную беседу оживляли И разгоняли мрак, который ныне Зараза, гостья наша, насылает На самые блестящие умы. Тому два дня, наш общий хохот славил Его рассказы; невозможно быть, Чтоб мы в своем веселом пированьи Забыли Джаксона! Его здесь кресла Стоят пустые, будто ожидая Весельчака - но он ушел уже В холодные, подземные жилища... Хотя красноречивейший язык Не умолкал еще во прахе гроба, Но много нас еще живых, и нам Причины нет печалиться. Итак Я предлагаю выпить в его память, С веселым звоном рюмок, с восклицаньем, Как будто б был он жив.
Председатель.
Он выбыл первый Из круга нашего. Пускай в молчаньи Мы выпьем в честь его.
Молодой человек.
Да будет так!
(Все пьют молча.)
Председатель.
Твой голос, милая, выводит звуки Родимых песен с диким совершенством; Спой, Мери, нам, уныло и протяжно, Чтоб мы потом к веселью обратились Безумнее, как тот, кто от земли Был отлучен каким-нибудь виденьем.
Мери (поет).
Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит,
Тихо все - одно кладбище
Не пустеет, не молчит
Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их.
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой.
Если ранняя могила
Суждена моей весне
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне,
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей;
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.
И потом оставь селенье.
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!
Председатель. Благодарим, задумчивая Мери, Благодарим за жалобную песню! В дни прежние чума такая ж видно Холмы и долы ваши посетила, И раздавались жалкие стенанья По берегам потоков и ручьев, Бегущих ныне весело и мирно Сквозь дикий рай твоей земли родной; И мрачный год, в который пало столько Отважных, добрых и прекрасных жертв, Едва оставил память о себе В какой-нибудь простой пастушьей песне Унылой и приятной.... нет! ничто Так не печалит нас среди веселий, Как томный, сердцем повторенный звук!
Мери.
О, если б никогда я не певала Вне хижины родителей своих! Они свою любили слушать Мери; Самой себе я, кажется, внимаю Поющей у родимого порога Мой голос слаще был в то время: он Был голосом невинности....
Луиза.
Не в моде Теперь такие песни! но вс° ж есть Еще простые души: рады таять От женских слез, и слепо верят им. Она уверена, что взор слезливый Ее неотразим - а если б то же О смехе думала своем, то верно Вс° б улыбалась. Вальсингам хвалил Крикливых северных красавиц: вот Она и расстоналась. Ненавижу Волос шотландских этих желтизну.
Председатель. Послушайте: я слышу стук колес!
(Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.)
Aгa! Луизе дурно; в ней, я думал По языку судя, мужское сердце. Но так-то - нежного слабей жестокой, И страх живет в душе, страстьми томимой! Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.
Мери.
Сестра моей печали и позора, Приляг на грудь мою.
Луиза (приходя в чувство).
Ужасный демон Приснился мне: весь черный, белоглазый.... Он звал меня в свою тележку. В ней Лежали мертвые - и лепетали Ужасную, неведомую речь.... Скажите мне: во сне ли это было? Проехала ль телега?
Молодой человек.
Ну, Луиза, Развеселись - хоть улица вся наша Безмолвное убежище от смерти, Приют пиров ничем невозмутимых, Но знаешь? эта черная телега Имеет право всюду разъезжать Мы пропускать ее должны! Послушай Ты, Вальсингам: для пресеченья споров И следствий женских обмороков, спой Нам песню - вольную, живую песню Не грустию шотландской вдохновенну, А буйную, вакхическую песнь, Рожденную за чашею кипящей.
Председатель.
Такой не знаю - но спою вам гимн, Я в честь чумы - я написал его Прошедшей ночью, как расстались мы. Мне странная нашла охота к рифмам, Впервые в жизни! Слушайте ж меня: Охриплый голос мой приличен песне.
Многие.
Гимн в честь чумы! послушаем его! Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!
Председатель (поет).
Когда могущая зима, Как бодрый вождь, ведет сама На нас косматые дружины Своих морозов и снегов, На встречу ей трещат камины, И весел зимний жар пиров.
*
Царица грозная, Чума Теперь идет на нас сама И льстится жатвою богатой; И к нам в окошко день и ночь Стучит могильною лопатой.... Что делать нам? и чем помочь?
*
Как от проказницы зимы, Запремся также от Чумы! Зажжем огни, нальем бокалы; Утопим весело умы И, заварив пиры да балы, Восславим царствие Чумы.
*
Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъяренном океане, Средь грозных волн и бурной тьмы И в аравийском урагане, И в дуновении Чумы.
*
Вс°, вс°, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья Бессмертья, может быть, залог! И счастлив тот, кто средь волненья Их обретать и ведать мог.
*
И так - хвала тебе, Чума! Нам не страшна могилы тьма, Нас не смутит твое призванье! Бокалы пеним дружно мы, И Девы-Розы пьем дыханье Быть может - - полное Чумы!
(Входит старый священник.)
Священник. Безбожный пир, безбожные безумцы! Вы пиршеством и песнями разврата Ругаетесь над мрачной тишиной, Повсюду смертию распространенной! Средь ужаса плачевных похорон, Средь бледных лиц молюсь я на кладбище А ваши ненавистные восторги Смущают тишину гробов - и землю Над мертвыми телами потрясают! Когда бы стариков и жен моленья Не освятили общей, смертной ямы Подумать мог бы я, что нынче бесы Погибший дух безбожника терзают И в тьму кромешную тащат со смехом.
Несколько голосов.
Он мастерски об аде говорит! Ступай, старик! ступай своей дорогой!
Священник.
Я заклинаю вас святою кровью Спасителя, распятого за нас: Прервите пир чудовищный, когда Желаете вы встретить в небесах Утраченных возлюбленные души Ступайте по своим домам!
Председатель.
Дома У нас печальны - юность любит радость.
Священник. Ты ль это, Вальсингам? Ты ль самый тот, Кто три тому недели, на коленях, Труп матери, рыдая, обнимал И с воплем бился над ее могилой? Иль думаешь: она теперь не плачет, Не плачет горько в самых небесах, Взирая на пирующего сына В пиру разврата, слыша голос твой, Поющий бешеные песни, между Мольбы святой и тяжких воздыханий? Ступай за мной!
Председатель.
Зачем приходишь ты Меня тревожить? не могу, не должен Я за тобой идти: я здесь удержан Отчаяньем, воспоминаньем страшным, Сознаньем беззаконья моего, И ужасом той мертвой пустоты, Которую в моем дому встречаю И новостью сих бешеных веселий, И благодатным ядом этой чаши, И ласками (прости меня господь) Погибшего - но милого созданья.... Тень матери не вызовет меня Отселе - поздно - слышу голос твой, Меня зовущий - признаю усилья Меня спасти.... старик! иди же с миром; Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
Многие.
Bravo, bravo! достойный председатель! Вот проповедь тебе! пошел! пошел!
Священник. Матильды чистый дух тебя зовет!
Председатель (встает).
Клянись же мне, с поднятой к небесам Увядшей, бледною рукой - оставить В гробу навек умолкнувшее имя! О, если б от очей ее бессмертных Скрыть это зрелище! меня когда-то Она считала чистым, гордым, вольным И знала рай в объятиях моих.... Где я? святое чадо света! вижу Тебя я там, куда мой падший дух Не досягнет уже....
Женский голос.
Он сумасшедший Он бредит о жене похороненной!
Священник. Пойдем, пойдем...
Председатель.
Отец мой, ради бога, Оставь меня!
Священник.
Спаси тебя господь!
Прости, мой сын. (Уходит. Пир продолжается. Председатель остается погруженный в глубокую задумчивость.)