Проблема выбора
Приближается Общее собрание РАН, намеченное на 21-22 декабря 2011 г. На нем состоятся выборы новых академиков и членов-корреспондентов[1]. Своими тревогами и опасениями за настоящее и будущее Академии наук с ТрВ-Наука поделился академик РАН, главный научный сотрудник Математического института РАН, профессор факультета математики НИУ-ВШЭ Виктор Васильев.
Два повода для этой заметки: приближающиеся выборы в РАН и предложения из недавнего выступления председателя СМУ РАН Веры Мысиной[2] — об укрупнении структуры РАН и о числе академиков и членов-корреспондентов.
Не только со стороны, но и изнутри Академии видно, что сейчас у нее не лучшие времена. Не буду говорить о настоящих причинах этого — невостребованности науки в условиях сырьевой и воровской экономики, как следствие — отключении механизмов естественного отбора людей и организаций по дееспособности. Хотя эти вопросы — самые главные, отложим их и поговорим о сиюминутном симптоматическом лечении, которым хорошо бы заняться перед выборами и на них. Две бросающиеся в глаза беды академического корпуса — возрастная проблема и засилье околонаучных администраторов.
1. Возраст. Вера Мысина говорит, что академиков и членов-корреспондентов стало слишком много. Права ли она? Формально говоря, да: такое их количество (500+700) безусловно сопряжено с падением их среднего уровня по сравнению, скажем, с 1990 г. Но, с другой стороны, активно работающих академиков не хватает.
Поделюсь печальным воспоминанием. Когда меня выбрали (в 2003 г.), в секции чистой математики из 30 академиков трое были моложе 60 лет: смертельно больной Андрей Болибрух, скончавшийся полгода спустя; вице-президент РАН Валерий Козлов и горюшко наше — всем известный академик Фоменко. В результате на меня понавешали общественных дел, с которыми заниматься любимой наукой стало гораздо труднее (хотя одно из этих дел — борьба за школьные учебники — и принесло некоторое удовлетворение). А теперь моложе 60-ти остался я один.
Да простят меня коллеги, но наши академические посиделки с ощутимой скоростью теряют содержательность и вызывают тоску по потерянному времени и грустные мысли от вида заслуженных людей, которых еще так недавно я видел четкими, энергичными и ясно мыслящими. И еще — тревожную рефлексию: а сам-то насколько далек от этого? Оговорюсь, что многие сохраняют ясность мысли и за 80 лет, но общая картина печальна. Увы, людям свойственно стареть. Это дело естественное и для нормально функционирующего сообщества не фатальное.
Что делать? Да просто выбирать молодых (и не видеть в этом дискриминацию). Схема для этого давно известна: например, в королевской Шведской академии наук по Уставу постоянным является не общее число академиков, а число академиков не старше 65 лет: когда кто-то переходит этот рубеж, выбирают нового. (Пожалуй, теперь в связи с улучшением уровня жизни этот возраст можно было бы повысить, но не слишком, скажем до 70 лет.)
Думаю, что для (гипотетического) отделения, в котором сейчас 50 академиков, это число стоит положить около 15, для других — пропорционально. Чтобы в результате число emeritus академиков не устремилось к бесконечности, зафиксировать для них верхнюю границу суммарных академических приплат (для каждого отделения свою, исходя из его численности): навыбираете больше — будете делиться. При этом нужен возрастной ценз для административных должностей (независимо от членства в академии) — тут председатель СМУ совершенно права.
2. Академическое звание — награда или бремя? Старение Академии понятно: старички выбирают своих однокашников. При этом очень большую роль играет соображение «справедливости»: разве человек не заслужил? Увы, при этом академическое звание почти неприкрыто рассматривается как вариант райской пенсии, которая дается за заслуги в многотрудной жизни и позволяет, наконец, расслабиться.
Такое отношение при всей его человеческой понятности должно быть зафиксировано как порочное. Академическое звание — это независимость, влияние и (пошатнувшееся, но еще остающееся) уважение, которые даются, чтобы с их помощью делать дело: вести научные проекты, разрешать споры, давать консультации, отстаивать принципиальную точку зрения, не слишком боясь мести. Это — как оружие или инструмент, который должны получать только те, кто сможет его поднять — и использовать достойным образом хотя бы лет 8-10. Всё-таки, по идее, мы не частная лавочка, работающая для удовлетворения своих потребностей и душевного комфорта, и должны думать в первую очередь о нашей совокупной дееспособности и выходе от нашего труда.
3. Нерезиденты. К сожалению, у нас соблюдается (и даже озвучивается) принцип: не выбирать тех, кто имеет постоянную позицию на Западе, независимо от того, сохранена ли позиция в России. Не дает исключения даже руководство «мегагрантом». (Меня задело такое отношение к филдсовскому лауреату Станиславу Смирнову, очень много времени проводящему в России и не жалеющему сил и нервов для помощи нам в наших делах.) При этом произносятся слова о справедливости по отношению к тем, кто не уехал (см. п. 2).
Я думаю, что это очередная несправедливость по отношению к молодежи, перед которой мы и так не безгрешны. Минимум того, что, по-моему, должна была в этом месте сделать академия в лихие годы, — послужить своего рода резервацией для талантливой молодежи, дать ей продержаться и не оторваться от науки. Было ли это сделано в должной мере? Я вижу сейчас по своему факультету (математики в НИУ-ВШЭ), с какой радостью возвращаются молодые прекрасные ученые, как только получают хоть какую-то возможность работать дома, на родине. И опыт, который они привозят, нам очень полезен. Сам я, между прочим, тоже «не уехал». Но если бы в 1997 г. меня уже не выбрали в членкоры, выстоял бы я среди всех искушений с той стороны и, прямо скажем, нешуточного давления с этой? Надеюсь, что— да, но кто знает...
4. Администраторы. Вот еще ключевой вопрос: как бы прижать практику продавливания в академики слабых ученых за счет административного ресурса? Все мы знаем эту заразу, и все, наверно, понимаем, что если ей не сопротивляться, то скоро станем ничем не лучше министерства, а тогда зачем мы будем нужны? Но сопротивляться трудно, а в некоторых отделениях уже пройдена точка невозврата.
Может быть, создать для таких академиков специальное отделение? Или в академическое звание включить буквы У или А (от «ученый» и «администратор»), наподобие того как у Стругацких были У-Янус и А-Янус, и соответственно разделить академию на две палаты? В этом месте у меня нет разумных предложений, только причитания. Но может быть, кто-нибудь что-то придумает? А для начала — просто соответствующий призыв перед выборами.
5. Укрупнение. Выскажусь еще о предложении В. Мысиной «укрупнить» структуру РАН, объединив имеющиеся сейчас 11 тематических отделений в 4. Так делать ни в коем случае не надо. Хотя для стороннего человека это может показаться борьбой с бюрократией, в действительности оно не может послужить ничему, кроме ее размножения.
В научном сообществе имеется естественное разделение по специальностям, соответствующее объективной структуре человеческого знания. Нет сомнения в полезности универсализма и взаимосвязей между науками, но не надо насильно собирать вместе специалистов, скажем, по ядерной физике и почвоведению и заставлять их сообща решать все их вопросы. В наших делах очень важно, чтобы взаимодействующие люди говорили на одном языке и всё друг про друга понимали.
В действительности и 11 отделений, получившихся в результате прошлого формального укрупнения,— это слишком мало. Сейчас имеются странные образования вроде историко-филологического отделения и отделения общественных наук (соединяющего экономистов, юристов и философов). Конечно, это не может не привести к тому, что историки решают свои вопросы между собой, лингвисты — между собой, в их отделении для этого есть секции со своим аппаратом (выполняющие функции прежних отделений), а потом решения секций формально штампуются на уровне отделения, требующего своего аппарата специально для этой цели. Да что там, даже чистые и «вычислительные» математики обсуждают свои профессиональные дела по отдельности!
И для чего это нужно, кроме как для того, чтобы отрапортовать о сокращении бюрократической структуры (в действительности добившись ровно противоположного)?
6. Заключение. Мир меняется, и перед Академией встают проблемы более сложные и принципиальные, чем затронутые выше. Думать о них надо, но сейчас я сказал лишь о вопросах сиюминутного выживания, без незамедлительного решения которых уже очень скоро говорить вообще будет не о чем.
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВ
Троицкий вариант. № 93. С. 5.
